(Зимняя сказка для наставления и назидания)

Художник Ник Коул

26 декабря 188? Года. Нью-Йорк. Зима

Святки – это семейный праздник, волшебный день, когда все дарят друг другу подарки, то есть – праздник для богатых. Обитатели многочисленных нью-йоркских трущоб в этот день могли получить только то, что они заготовили сами для себя. Поэтому на дворе был просто еще один морозный день.

Профессор Каламити не спал уже пятьдесят часов, но его полоумная компаньонка Матильда знала – не бессонные ночи заставляют профессора так дрожать. Вот уже четыре дня он, не разгибаясь, трудился в Бельвью[1], поддерживая себя в тонусе, благодаря опиуму. Теперь же он едва мог удержать руку в спокойном состоянии, пока оперировал обгоревшую польскую девушку, которая лежала прямо на грязном полу.

Ассистент Нил, бывший рабочий со сталелитейного завода, осматривал еще нескольких девушек, которые были похожи на булочки, ожидающие очереди в печь. Он старался найти среди них особо тяжелых, чтобы те как можно раньше попали на операцию, но все они выглядели настолько плохо, что хуже уже быть не может.

Неуклюжий, вечно потеющий второй ассистент Пайп проверял, купила ли швея опиум для профессора. Хотя он и придерживался высоких моральных принципов, Пайп знал, что без химических препаратов доктор не сможет оперировать всю ночь.

Грязное здание бесплатной клиники довольно часто наполнялось криками, суетой и вонью. Пожары для нее были сущим наказанием, а по всему Нижнему Ист-Сайду они стали случаться в два раза чаще. Война создала огромный спрос на текстильную продукцию, и алчные дельцы понастроили по всему нижнему Нью-Йорку небольшие фабрики. Теперь же ужасы войны ушли в прошлое, все производство в депрессии, и чтобы хоть как-то преуспеть в этом деле и за двадцать четыре часа получить максимальную выручку, в переполненных людьми и плохо проветриваемых помещениях ставят все больше и больше станков. Подозревая наемных эмигрантов в воровстве и лени, владельцы фабрик вешают на двери цехов замки, чтобы девушки во время работы не смогли вынести ни одного куска материи. Лишенные перекуров, молодые девушки вынуждены курить, не отходя от рабочего места, окруженные горючей текстильной пылью, они очень часто становятся жертвами адского пламени.

После пожара цеха будут разграблены пожарными-добровольцами, а газеты обвинят девушек в их несчастьях, проклянут за то, что городу придется потратить доллар сорок пять на похороны эти горемык на Поттерс Филд. А в это время в своих курительных комнатах вокруг Вашингтон Сквер владельцы сгоревшего здания будут ожидать чек из страховой компании.

Те, кому повезло выжить, не могли прибегнуть к помощи частного доктора, и они вынуждены были идти к таким, как профессор Каламити и его банда коновалов. Только этот гнусный алиенист и наркоман брался за их лечение.

Три постреленка незаметно шныряли в больничном хаосе, свои навыки они оттачивали в переулках района Хеллс Китчен[2]. Отодвинув китайскую занавеску, они проникли в операционную, где сейчас орудовал профессор Каламити.

Матильда резким пугающим свистом осадила мальчишек. Элегантное траурное платье намекало на благополучие ее прошлой жизни далеко от доходных домов на Бауэри, но растрепанные волосы и безумно выкатившиеся глаза полностью подтверждали ее полное безумие. Она замахнулась на детей своими длинными потрескавшимися ногтями.

-Матильда, дорогая, - доктор не обратил внимания на вторжение и потер уставшие глаза, - мне нужно мое лекарство.

Матильда моментально превратилась из рассерженной фурии в нежную голубку, когда повернулась к доктору, чтобы закатать ему окровавленный рукав. Она нашла вену на руке своего возлюбленного и ввела ему препарат, с трудом добытый ассистентом Пайпом.

-Эй, коротышки, - мечтательно сказал доктор, поглядев на ребят затуманенным взором, рука его тем временем нащупала голое бедро Матильды. – Вы далеко забрались от Хеллс Китчен, как я погляжу.

Один из мальчишек вытолкнул вперед девочку, которая была вше и старше всех них. Несмотря на это, она все равно была ростом по пояс долговязому доктору, но крепилась и старалась смотреть прямо в его воспаленные глаза.

-Мы тут из-за мамы, ей очень плохо, - сказала она так тихо, что ее голос оказался перекрыт воплем из-за занавески. – Ей нужен врач, и у нас есть деньги.

-Вы разве не видите, как болен доктор? – вскрикнула Матильда так громко, что вздрогнул даже врач. – Вы, маленькие кретины! Вы думаете, что можете вот так запросто распоряжаться здесь?

-Матильда, - возразил ей профессор Каламити, - все в порядке. Пусть коротышки скажут.

Девочка снова собралась с мыслями, пихнула локтем одного из мальчишек и повторила:

-У нас есть деньги.

Котелок был велик мальчику, и пока он копался в своих огромных карманах, шляпа постоянно падала ему на глаза. Он выудил несколько монет и предъявил их Матильде, словно это было настоящее золото.

-Девочки умирают, а ты тратишь свое время… - Матильда оттолкнула блуждающую руку Каламити и поправила свое траурное платье.

-Извините, ребята, но я вынужден признать правоту моего ночного ангела. В корсетной мастерской Ведемейера случился большой пожар, и поэтому мы не в силах помочь вам. Но вы можете передать своей доброй и любящей матери, что она может прийти ко мне через несколько дней, когда у меня не будет никакой причины, чтобы отказать ей в приеме. Я вылечу ее обязательно, обещаю вам, мои благоразумные джентльмены и леди. А пока поспешите в аптеку к доктору Паркеру, чтобы он дал вам капли, которые облегчили бы страдания вашей дорогой матушки до тех пор, пока она сможет со мной встретиться. Жду с нетерпением… - Каламити прервался, кивнул и закрыл глаза рукой.

Матильда прошла мимо детей в главный зал.

-Перерыв, - объявила она страдающим швеям. – Доктору необходимо проверить кое-что в своих книгах, и он никого не примет в течение часа.

Она подошла к Нилу, чтобы расспросить об ожидающих пациентках, а трое детей исчезли так же незаметно, как и появились. Они перешагивали через умирающих от ожогов девушек, так что даже чувство гротеска, свойственное Гойе, дало бы трещину. Мысли детей были далеко отсюда, обеспокоенные состоянием матери, и, несмотря на юный возраст, они уже видели в своей жизни кое-что похуже.

Ребята дошли до угла здания, где их ждал Трут. Трут возглавлял ватагу пострелят, никто не знал, сколько ему лет, даже он сам, но над его верхней губой уже виднелась тонкая полоска усов, которой он очень гордился.

Трут выслушал девочку, которая пересказала ему разговор с доктором, а потом долго гладил чумазой рукой по волосам, пока она, затаив дыхание, ждала его решения.

-Мы сами принесем маму к доктору, - сказал он, махнув крохотному тощему мальчику, который его сопровождал. Ребенок достал смятую сигарету из своей тряпочной шляпы и передал ее Труту.

-Он не примет ее, - чуть не плача топнула по булыжной мостовой девочка.

-Мы заставим его. Надо только привести маму.

Этими словами Трут прервал возможные возражения, повернулся и повел своих маленьких собратьев темной аллеей, которая их в родной район.

Читать далее.